Александр Барковский: «Я не могу отказаться от себя, поэтому соглашаюсь не на все роли»
Сторож в «Пилораме плюс», тип в кафе «Весна» и отец Стаса в «Летели качели» — заслуженный артист России Александр Барковский в спектаклях Центра театрального мастерства предстает в ярких, острохарактерных ролях. Больше сорока лет он работает в ТЮЗе, но придерживаться стабильности и консерватизма в творчестве — не его позиция. Актер готов включаться в эксперименты и использовать профессиональные возможности по максимуму.
— Александр Михайлович, чем вам интересна работа на независимой площадке?
— Ну это же известное дело: не все актеры в театре играют, что хотели бы. Есть жажда пробовать себя в чем-то еще. Тем более если приглашают и есть свободное время.
— Не все опытные актеры соглашаются…
— У некоторых времени нет. Другие считают, что очень уж опытные. Но нормальный актер должен постоянно учиться. Любой театральный опыт идет в копилку.
— Какие у вас отношения с современной драматургией?
— До ЦТМ я никогда матом на сцене не ругался. Но тут приходится. Я думал, это вообще под запретом. Оказывается, страна изменилась и театр тоже. Но не только в мате дело. Тут и характеры современные, в них есть, что искать, над чем работать. Я не могу сказать, что соглашаюсь на все. В Нижнем Новгороде есть еще проекты, которые работают на основе сегодняшней драматургии. Однажды мне предложили материал, от которого я категорически отказался. Он противоречил моему естеству. Я не мог представить, чтобы я вел себя, как это герой. Как это нужно перевоплотиться, чтобы отказаться от самого себя? Я не знаю таких актеров. Такое возможно только под уколом, наверное. Я не могу отказаться от самого себя, поэтому я не буду этого делать. Есть ограничения, рамки. Но многое зависит и от режиссера. Какую он хочет вытянуть мысль. Потому что можно что-то сыграть ужасное, но в то же время все будет работать на благородную идею. Можно показать мерзавца, но подразумевать: не будьте такими, как мой персонаж.
— Так перевоплотиться, чтобы вообще отказаться от самого себя? Интересная мысль…
— Любая роль — это переплетение материала, собственного я и добавление того, что требует режиссер.
— И в разных пропорциях…
— Естественно. И как это все соединить, скомпоновать, слепить, чтобы получилось то, что нужно? И как это сделать, чтобы ты был мало узнаваем? Вот это идеал. Когда я смотрю в последние годы спектакли, задаю такой вопрос: «Чем будете удивлять?». Если меня удивляют, значит, спектакль хорош. Еще меня радует, когда я вижу актера совсем другим. Лет пять назад я попал на постановку с Безруковым, где он играл Чичикова. За тем, как он работает, я увидел огромный труд. И в нем не было напряжения. Чтобы добиться такого результата, поведения на сцене, ему немало пришлось поработать. Я был поражен. Это тяжкий труд — сделать такую вещь. И себя переломать. Мне нравятся действующие, ищущие актеры.
— А у вас есть сейчас потребность себя «переломать»?
— Вы знаете, я себя переламывать не собираюсь. Пусть меня режиссер переломает. Режиссер, который был у нас в ТЮЗе три года, Вячеслав Всеволодович Кокорин, не только меня, он очень многих актеров переломал. И отучил, так сказать, от «тюзятины». И делал он это так, что некоторые люди даже взбунтовались. Но дело в том, что одним актерам он указал на их недостатки, а из других вытащил то, о чем они не подозревали. Как, например, из меня. А кто-то его до сих пор с содроганием вспоминает.
— И все-таки есть потребность, чтобы вас, как вы говорите, «переломали»?
— Ты знаешь, как актеру хорошо живется, когда у него все вроде гладенько, спокойненько, зарплата, поклонники? У него животик растет, ему удобно. Зачем ему себя переламывать? Это самодостаточные актеры. А есть несамодостаточные. Они ищут, кто бы их переломил, в чем бы переломил, в каком бы материале. И когда они вдруг находят что-то — вот это, наверное, счастье. А еще счастье двойное, когда во что-то интересное, достойное все выливается. Что значит искать? Ты же не будешь ходить по улицам. Для этого есть ЦТМ, самостоятельные работы, другие вещи. Но не всем это надо. Я себя к такому числу не очень причисляю. Появился в ЦТМ я по стечению обстоятельств, но мне нравится.
— Были у вас какие-то открытия при работе над спектаклями «Летели качели» или «Пилорама плюс»?
— Открытия были в чем. Когда я отца играю, я боюсь одного: не кашлянуть, не чихнуть, и чтобы взгляд был осмысленным, когда у нас со Стасом монолог а-ля диалог. Довольно непросто, конечно, минут по двадцать недвижимо созерцать все, что вокруг тебя происходит. Но это тоже в копилку. А типа сыграть — довольно острохарактерная сложная штучка. Ваня (режиссер Иван Комаров — прим.ред.) добивался цели, а я старался ему не мешать. Там можно было, конечно, навертеть еще кое-что, но режиссер рамки поставил довольно жесткие. Все в меру должно быть. Посадить все на алкоголь? Довольно просто. Поэтому только начало сцены мы сажаем на самочувствие алкогольное, а потом все переходит в философский пласт.
Александр Барковский в роли типа в спектакле «Летели качели».
— Мне кажется, и тип, и сторож в «Пилораме плюс» находятся как бы над историей…
— Ну конечно, они другие. Сторож действительно человек с характером: его с Санькой не сравнить, с продавщицей тоже. Мне кажется, что он больше создан для контраста с происходящим в столярной мастерской. И в то же время для той атмосферы, в которой все происходит. Над он или под — вопрос в этом не стоит. Есть, конечно, нагрузка философская, человеческая, и протянуть ее надо. Но сильно мудрить не следует. Немножко, так сказать, надо проще относиться к этому образу.
— И сторож, и тип привносят комичность, разряжают обстановку, делают атмосферу более живой.
— Да, они динамику вносят, сбой ритма происходит, когда они появляются.
— Как соблюсти гармонию в этой комичности? Не переборщить и не занизить.
— Это очень проблематично. Я тут попросил снять во время спектакля сцену с моим участием, потом смотрю, ловлю себя на мысли: «Что я делаю?» Когда со стороны себя видишь, немножко другие даешь оценки. Очень трудно со сцены понять: туда-не туда. Мне кажется, вот в этом можно найти спасительную соломинку.
Еще, когда я делал некоторые роли, не в ЦТМ, мысленно вкладывал текст в уста Евгения Александровича Евстигнеева, и задавал себе вопрос: «Как он сыграет?». Вот такой у меня был внутренний прием.
Как соблюсти меру? Это зависит, честно говоря, от таланта актера. От умения понять, что вот это лишнее, это плюсовка. Есть артисты, которые самоупиваются на сцене, не видят партнеров, зрителей, не понимают, куда их понесло. Так делать нельзя. Рамки самоограничения должны присутствовать у актера постоянно.
— Вы сказали про зрителей. Вы думаете о публике, которая приходит на спектакль?
— Когда зритель адекватно реагирует на происходящее на сцене — хорошо. Иногда бывает ощущение, что зрителя вообще будто в зале нет, и это уже настораживает. И тут плюсовать бестолку. Может быть, нужно наоборот тише быть. Надо анализировать.
— Мне иногда кажется, некоторые актеры на сцене только для того, чтобы реализовать свою внутреннюю потребность, и они могли бы играть только друг для друга. Действительно ли нужен актеру зритель?
— Нужен. Какой смысл играть ради себя? Нам все-таки хочется услышать какую-то оценку. Вот мы с тобой на сцене, вот нашли новое решение. А кому это надо? Это как в пустоту говорить. Должен быть какой-то элементарный отклик. Должна быть у актера какая-то цель: хотя бы просто поделиться с кем-то, о чем-то рассказать.
— Вопрос про Стаса и про отца. Спичечный коробок в финале — это знак прощения или признания чувства вины?
— Я не спрашивал режиссера, но мысль очевидная. Стас сравнивает отца с деревом, с овощем. То, что мой персонаж делает с коробком, означает, что он все слышит и все понимает. Это такой знак свыше, своеобразный сигнал: «Стас, батя-то твой не так плох, как ты думаешь».
Александр Барковский в роли отца Стаса в спектакле «Летели качели».
— Обида у Стаса на отца понятна. А у отца по отношению к сыну, скорее, обида или чувство вины?
— Чувство вины у него большое. Отец упустил сына, не смог реализовать себя как нормальный родитель. Он раскаивается. И может быть, отец-то считает, что вот все, что с ним случилось, то, что он здесь оказался, может быть, есть наказание за то, что он так со Стасом себя проявил.
— То есть получается, что это в какой-то степени крест, который он на себе сейчас несет?
— Да, может быть. Можно копать куда угодно, но похоже на это.
— В целом спектакль провокационный по форме. Но, несмотря на страшные проявления, финал, по моим ощущениям, светлый…
— Конечно, здесь можно увидеть светлый лучик. Чего нельзя, как мне кажется, найти в «Пилораме плюс»: это, скорее, спектакль-проблема. А вообще у нас же как принято, в ЦТМ: зритель сам решает, что ему нравится, и сам интерпретирует увиденное. Мы оставляем право делать выводы публике: не ставим категоричные точки.
Беседовала Анастасия Жукова
Автор фото: Сергей Коротков.